Уже в раннем детстве мы начинаем осознавать, что большое важнее, чем малое. Ребенку не позволяют крутить швейную машинку, при этом добавляют: "ты еще маленький". Минуту спустя, он забирается на стол и осторожно выпрямившись, рядом со швейной машинкой, подняв руку над головой, ладонью вниз, обижено говорит "я узе болсой!". Или же "я выше тебя!" отмечает он с чувством гордости, меряясь со своим сверстником. Неудобно и неприятно быть маленьким.
Уважение и восхищение вызывает большое, то, что занимает много места. А все, что маленькое не интересно. Маленькие люди маленькие и потребности, незначительны их радости и печали.
Впечатляет все большое и, возможно, поэтому мы говорим: "великий подвиг, большие дела". А ребенок мал, мы должны наклониться к нему, чтобы поправить на нем одежду или шлепнуть.
А еще обиднее, то, что ребенок слаб. Его можно поднять вверх, подбросить, усадить против его воли, свести на нет все его усилия. А когда он не слушается, у взрослого всегда есть про запас сила. В конечном счете, ребенок все же поймет, что обязан покориться, что все равно будет так, как хотят взрослые.
Когда это ребенок может осмелиться толкнуть, или ударить взрослого? А какими невинными и обычными кажутся нам наши шлепки, волочения ребенка за руку или же резкие, как удар плети: "нет, я же сказала тебе!".
Чувство слабости порождает уважение к силе. Даже ребенок, который постарше и посильнее может выразить в физической форме свое неудовольствие, подкрепить требование силой, может безнаказанно обидеть другого.
Собственным примером мы учим пренебрежительно относиться к тому, что меньше или слабее.
Взрослые создают машины, которые заменяют им мускулы, а еще создают компьютеры, заменяющие работу ума. И весь большой мир непонятен и немного опасен и хочется поскорее приобщиться к нему. И тогда особенно ярко, по контрасту, проявляется могущество взрослых и немощность детей. Еще бы, ребенок такой маленький, и такой слабенький, и живет еще мало, и ничего не читал и, конечно, ничего не знает.
И топает беспомощный ребенок с куклой или учебниками в руках, смутно осознавая, что за чтото, непонятное ему, старшие будут его карать или миловать. Для старших очень мала значимость того, что еще не созрело, но эта мерка совсем непригодна для человека.
Взрослые ласкают, заботятся и обучают своего ребенка и поэтому он всем им обязан, всем должен. Мы, родители, очень странные существа если в начале мы обучаем нашего ребенка ходить и пользоваться различного рода вещами, то потом мы требуем от него, чтобы он сидел тихо и ничего не трогал. Наше отношение к детям очень похоже на отношения к вещи, которую мы комулибо подарили. Нам хочется, чтобы подаренное нами использовалось определенным образом, чтобы эту вещь берегли и, конечно же, чтобы нам были всегда благодарны за наше благодеяние. Подарив вещь, мы все еще не расстаемся с нею.
Предвидя возможные результаты какихлибо действий, мы пытаемся поощрять достоинства и подавлять недостатки. Мы постоянно указываем и предостерегаем и это нередко делается с позиций, с которых ребенок чувствует себя ничем, а нас всем. И мы гордимся подобного рода нашими отношениями с детьми. Для себя мы оставляем право распоряжаться и требовать послушания, а ребенку покоряться и помнить, что он еще маленький, а его доля участия в жизни может быть, со временем, еще вырастет.
Мы поручаем и проверяем выполнение порученного, чтобы оно соответствовало нашим позициям и нашим хотениям, а во всем остальном "не следует совать нос не в свои дела!"
Очень часто отношения между взрослыми и ребенком заполнены сплошными "нельзя", в которых ребенку разобраться и понять совершенно невозможно. У взрослых все должно быть упорядочено и своевременно, все должно быть в пределах дозволенного.
Даже нищий может распоряжаться своей милостыней так, как ему этого хочется, в то же время ребенок должен отчитываться за каждую вещь, полученную в личное пользование от взрослых.
Может быть, поэтому ваш ребенок собирает, по вашему мнению, всякий хлам: какието железки, бусинки, шнурки. Ведь это вещи, на которые вы совсем не обращаете внимание, поэтому они принадлежат ему безраздельно.
И мы требуем, взамен предоставляемых ребенку благ, чтобы он нам уступал, "хорошо" вел себя, а если чтолибо ему нужно просил, но не в коем случае не требовал, так как прерогатива этому безраздельно принадлежит только нам, взрослым. И если посмотреть объективно, то подобного рода материальная зависимость не может быть моральной. Но, к сожалению у нас, взрослых, чаще всего две морали. То, что мы считаем аморальным для другого, не всегда аморально для нас самих.
Во многих случаях мы пренебрегаем ребенком, думая, что он не догадывается или не предчувствует. Мы пренебрегаем, потому что считаем, что он не знает жизни взрослых, не знает наших подъемов и падений. И поэтому ребенка легко обмануть, скрыть от него истину или вообще его игнорировать.
Мы предполагаем что наш ребенок, не имея опыта, думает, что жизнь проста и легка. У него есть папа и мама; один зарабатывает, другой покупает. Свободный от материальных забот, от соблазнов и сильных потрясений, он не может о них судить, не может понять, что взрослые его разгадывают моментально, раскрывают детские неуклюжие хитрости. А может и мы ошибаемся, видя в ребенке лишь то, что хотим видеть? А может быть он, не понятый нами, втайне страдает?
Мы покоряем мир, и на фоне этой грандиозной работы несерьезными кажутся детские капризы и протесты; детский демократизм не знает иерархии значимости событий и состояний. Для малыша одинаково
важны и страдания полуголодной кошки, и незаслуженно обиженного сверстника.
Мы пренебрегаем ребенком, потому что считаем, что у него впереди еще вся жизнь и он еще все успеет. И мы отделываемся он него, считая, что у нас так мало времени и у нас есть дела поважнее.
А сейчас он еще слишком мал, и за ним надо присматривать, не сводя глаз, как бы он чего не наделал. Присматривать и надзирать, и ни каких самостоятельностей, никаких непозволенных действий или эмоциональных реакций. Необходимо постоянно стоять на страже диеты, норм активности, отдыха и сна. Как долго? Всегда. Ребенок для родителей всегда остается существом, которое надо опекать и контролировать, даже тогда, когда у него самого появляются дети. И ребенок, несмотря на все усилия вырваться из под опеки взрослых, иногда так и не сможет этого сделать, и останется инфантильным на всю свою жизнь. Не напрасно существует такая горькая шутка, в которой человек сетует на своих родителей, которые "не могут прокормить его всего лишь до его пенсии".
Малыш, по нашему мнению еще не понимает что важно, а что не важно. Он еще не знает, что такое систематический труд и мы постоянно должны преодолевать его капризы и прихоти, прививать ему осторожность и предусмотрительность, умение предвидеть и даже предчувствовать.
И это все потому, что мы взрослые опытны и знаем, что мир полон опасностей и ловушек, опасных случайностей и катастроф. Ребенка надо предупредить, чтобы не случилась с ним какаянибудь беда. Чтобы потом нас, взрослых ни в чем не упрекали.
Нам кажется, что к нашему ребенку прилипает все дурное и все порочное. Он охотно следует самым плохим примерам. Мы желаем ему добра хотим передать ему весь наш опыт. Мы считаем, что только мы знаем, "что такое хорошо и что такое плохо" и предлагаем бесплатно воспользоваться нашими знаниями, а он тянется только к дурному. Вот и приходится следить, чтобы слушался и из двух путей не выбирал наихудший.
Но, несмотря ни на что, мы всетаки любим наших детей. Они наша надежда и наше счастье. Они свет нашей жизни.
Отчего же тогда, нередко, они для нас словно непосильное бремя? Откуда появляется у нас неприязнь к нашему ребенку?