Воин

Я обошел всю Индию в поисках учителя, но каждый раз, когда, как мне казалось, я находил его, я получал отказ. По горным дорогам я исходил все королевство Бутан, но ни один лама не согласился быть моим учителем. Всякий раз мне говорили, что у меня недостаточно смирения. Правда, в одном из буддистских монастырей мне сказали, что мой учитель меня ждет в горах Непала, но мне не сообщили ни  его имени, ни места, где я мог найти его. Только сказали, что я найду его, когда буду готов к встрече с ним. Я бродил по горным дорогам и тропинкам Непала и размышлял о смирении. Зная смысл этого слова, я искал в себе непокорность и стремление защищаться или нападать, во всех их проявлениях. Порой мне казалось, что я стер все острые углы своей личности, но что-то во мне знало, что во мне все еще недостаточно смирения. Я искал в глубинах своего подсознания корни того, что противостояло смирению, и находил их проявленными в прошлом моей жизни — в детстве и юности. Я осознавал, что, оставаясь скрытыми временем, они продолжают жить в настоящем в моих движениях, в интонации голоса, в восприятии мною мира. Я переносил свои прошлые полузабытые состояния в мое сегодняшнее бытие, переоценивал их и удалял от себя, чтобы схоронить их далеко в недрах гор. Это приносило мне все возрастающее состояние покоя и гармонии отношений с окружающим миром. Я — внешний стал отражением меня, внутреннего.

Однажды ко мне пришло яркое переживание, которое показало мне, что отсутствие во мне смирения связано с плотной стеной внутри меня самого. Я понял, что эта стена отделяет меня от всего внешнего мира и через нее я вижу только отражение самого себя и что мое сознание бьется, окруженное этой стеной, как в клетке, не имеющей дверей. И ко мне пришла странная аналогия, которая, в действительности, являлась отражением моего внутреннего опыта. Я осознал себя как человека, который не знает языка тех, с кем общается. У меня было ощущение, что я делаю усилия, чтобы понять окружающую реальность, и я чувствовал, что эта реальность хочет, чтобы я осознал ее, понял то, что она хочет мне сообщить, но ее язык был мне незнаком и непонятен, так как искажался стеной, отделяющей меня от мира. Эта стена, как мне казалось, стремилась сохранить меня неизменным. Она, как нечто живое, осознавала себя ответственной за мою форму, которую люди называют личностью, но я, ограниченный ею, знал, что моя суть не заключена в форме, что она бесформенная и текучая, как горный поток, как воздух, и она совершает усилия, чтобы быть свободной. У меня возникло ощущение, что я нахожусь в клетке, в которой не хватает воздуха, и я понял, что смирение -это свобода. Люди в это слово вкладывают совершенно другой смысл, считая смирение покорностью, рабством или непротивлением злу. Смирение — это не только согласие с собой, каков ты есть в действительности, но это еще и возможность быть в непосредственном контакте с внешним миром, чтобы адекватно взаимодействовать с ним. Я очень болезненно переживал свои внутренние попытки выйти за пределы стены моего несмирения. Она была упругой и непреодолимой. Я вслушивался, всматривался во внешний мир, в горы и деревья, в травы и цветы, в людей и животных, пытаясь выйти за пределы стены и осознать то, что они содержат в себе и чем являются в действительности, но у меня появилось такое ощущение, что я оглох и ослеп. Я уже понимал, что то, что воспринимают мои органы чувств, только символы, только метафоры реальности, которую мне никак не удавалось воспринять. И еще я понял, что для того, чтобы осознать клетку своего несмирения, необходимо пройти через опыт невозможности контакта с реальностью. Мне стало ясно, что для этого необходимо внутреннее стремление, ничем внешним не обусловленное. Теперь я знал, почему мне говорили, что у меня нет достаточного смирения. Они не могли достучаться до меня, чтобы почувствовать, что мне необходимо. И стену, разделяющую нас, воспринимали как нечто жесткое, не способное к адекватному восприятию истины. Поэтому они не могли мне дать эту истину, так как давать нужно только то, что будет принято.

Погруженный в себя, я шел по горной тропе как неожиданно осознал, что все пространство вокруг меня уплотнилось и стало неподвижным. Было ощущение, что эта плотность превышает плотность кристалла алмаза. И в то же время я шел легко и свободно. Казалось, ничто не могло нарушить этого состояния пространства. Я стал его частью, и возникло ощущение, что оно ведет меня в том направлении, которое было необходимо для меня. Вокруг меня был мир, который воспринимал меня каждой своей частичкой. Он не был чуждым, не был безразличным, он был любящим. Вскоре тропинка раздвоилась и я пошел по едва заметной ее ветви, которая поднималась вправо к гряде скал, похожих на полуразрушенные стены древней крепости. Тропинка привела меня к узкому неглубокому ущелью, пройдя сквозь которое я оказался в небольшой горной долине, защищенной со всех сторон от ветров и покрытой, точно ковром, множеством цветов. Из-под скалы слева бил родник. Тропинка вела к пещере, располагавшейся несколько правее родника. Вокруг меня продолжал оставаться плотный покой и, как мне казалось, вся долина была заполнена им. Я подошел к входу в пещеру. Вместо мрака, который я ожидал увидеть в ней, она была залита светом, падавшим откуда-то сверху. Внутри у входа сидел юноша. На нем была только набедренная повязка. Мне показались необычными его сияющие голубые глаза на смуглом лице. Я растворился в них и осознал раскрывающуюся передо мной вечность. Она была во мне и повсюду. Мое сердце и все вокруг меня было заполнено волнами радости, которые были цвета чистого золота и в то же время в них были все цвета радуги.

— Я проложил тропу твою сюда. И пусть она была не прямой, но зато самой короткой. Здесь она также не заканчивается, так как у духовных троп не бывает конца. У них нет и начала, так как все переходит одно в другое, и пределы, с которыми встречаются люди, — только иллюзия.

Голос юноши звучал в моей голове и одновременно в моем сердце, но для меня тогда это было совершенно естественно. И когда звучание голоса стихло, я спросил его - кто он, и тут же понял, что этот вопрос был только в моем сердце. Как оказалось, для общения с этим удивительным человеком во внешней речи не было никакой необходимости.

— Я тот, к кому стремилось твое сердце, и меня всегда находят люди, искренние в своем стремлении к Божественному. Ты стал смиренным и поэтому твой путь духовного искателя завершился. Теперь ты воин, и я должен научить тебя различению.