Старая удочка

(сказка)

Она стояла в углу уже много лет. Иногда сквозь толстую брезентовую ткань чехла снаружи угадывалось какое-то движение, а потом снова наступала пустота. Никакого движения. Весь мир замер. Рядом стоял, разделенный на две половинки маленький спиннинг. По сравнению с ней он был совсем юным, и она хорошо помнила, как азартно свистел он в воздухе, посылая блесну к самому центру небольшого озера. А теперь они стоят вместе, и его пробковая рукоятка постепенно рассыхается и начинает покрываться трещинами. Но Старая Удочка не боялась трещин. Она была сделана из очень хорошего бамбука, который может выдержать десятилетия. К тому же она была хорошо покрашена толстым слоем зеленой краски. Проходили годы, и ничто не менялось. Только незаметно старела леска, намотанная на маленькие мотовильца, и Старая Удочка чувствовала, что в леске начали появляться микроскопические трещинки. Рассыхались маленькие резиновые колечки, в которые были воткнуты острые когда-то рыболовные крючки, медленно темнели соединительные металлические втулки.

Старая Удочка была очень длинной. Когда-то давно она была предметом гордости своего создателя — Старого Рыболова. У него было много удочек, но эта была самая длинная, и он часто брал ее с собой в те места, где более короткие удочки были неудобны. Каждый раз, когда он доставал ее из чехла, развязывал веревочки, которыми были связаны многочисленные колена Старой Удочки и начинал собирать ее, она смутно вспоминала те далекие времена, когда она была единым целым стеблем молодого бамбука. Это было далеко, очень далеко. Там была целая роща таких же как она, стремящихся ввысь растений, солнце блестело на их блестящих светло-зеленых стеблях а ветер ласково покачивал, нашептывая что-то одному ему известное. Иногда он качал стебли сильнее, и они задевали друг друга издавая негромкий звон. Старая удочка хорошо помнила эти мгновения, когда ей казалось, что ветер играет с ней и ей хотелось петь под его музыку. Но однажды в бамбуковой роще появились странные существа в широких круглых шляпах. И под их движениями стебли стали падать, издавая короткие крики. Резкая боль пронзила ее, и она стала крениться к земле. "Прощай", — только успел прошептать ей Ветер. Потом снова боль, и снова, и вот она уже плотно прижата к другим, таким же как она, она снова касается их, но теперь они крепко стянуты вместе и их везут неизвестно куда из их рощи. Потом их бросили на землю, и как будто, забыли на какое-то время. Заходящее солнце снова коснулось ее упругого тела, но уже не поймало отраженного лучика. Но самое обидное для нее было то, что она не могла ответить, как раньше, шелестом и тихим звоном ветру, который пролетал над ней сейчас. Шли дни, и ее кожица стала терять былую светло-зеленую окраску, которая ей так нравилась, и становилась бледно-желтой. Подумав, она решила, что так, наверное, и должно быть, ведь еще в своей роще видела, что некоторые стебли становились желтыми и переставали расти. Но она теперь тоже не могла расти, значит изменение цвета было закономерным. А однажды утром ее вдруг подняли с земли и бросили к другим таким же стеблям. Но что это? Где тот чудесный звон, который каждый раз слышался при их прикосновении друг к другу? Вместо него со всех сторон ее окружал сухой и жесткий стук. Такой непривычный, он был невыносимо громким и грубым. Потом снова появились они — руки тех существ, которые унесли ее из родной рощи. Грубые, безжалостные. А потом наступила темнота. Лишь чувствовалось, что рядом были ее соплеменники, ее товарищи по несчастью. Но не было Ветра. Была только темнота и мерное покачивание. Однажды вдруг ненадолго стало светло, и над ней пронесся порыв ветра, принесший водяные брызги. В памяти сразу вспыхнули воспоминания о дождях, которые были так часты в ее роще а после них воздух был таким чистым, и солнце играло в каплях на стройных стеблях. Несколько капель попали на нее, но это была не та вода, которую она помнила. Вода была соленой, мертвой. И снова наступила темнота. А потом снова руки, разные руки, она уже перестала различать их. Вот только последние были странными. Они держали ее крепко, но очень бережно. Это были руки Старого Рыболова. Когда он покрасил ее ярко-зеленой краской и солнце заблестело на ее стволе, она снова вспомнила, ведь это был ее цвет. Краска быстро высохла и стала матовой. Теперь она помнила только одни руки — руки Старого Рыболова. Сильные, но очень бережные. И каждый раз, когда он взмахивал ею, чтобы забросить леску, рядом снова шумел он — Ветер, как бы пытаясь разбудить замершую в глубине бамбукового тела живую душу.

А однажды он исчез. Старая Удочка лежала в пыльной темной кладовке и не понимала, почему не приходит ее хозяин, ведь уже прошел целый год, и пора ловить рыбу. Она не знала, что Старый Рыболов умер. Рядом стояли связанные бечевками другие удочки, но их тоже никто не трогал. Наступила Пустота.

Потом в этой пустоте появились руки. Другие, они были совсем непохожи на руки Старого Рыболова. Они были маленькие и совсем слабые. Старая Удочка снова оказалась на ярком солнце, и снова шумел ветер при забросах лески, и радостно смеялся Маленький Рыболов, выхватывая высоко в воздух очередную сверкающую серебром плотвичку. Как он гордился ею! Она была самая длинная, самая лучшая. Конечно, у других рыболовов были более красивые, современные удочки из стеклопластика, но никто не мог сравниться с ней по длине, и она чувствовала, что Маленький Рыболов был горд, что может забросить приманку туда, куда другие могли, лишь зайдя в воду по пояс. И снова изгибалась она дугой, выбрасывая в яркое небо сверкающую рыбешку, а мальчик бежал потом, держа в руке леску, чтобы найти свою добычу в траве.

Старая удочка уже долго стояла в чехле из цветного брезента. Уже много лет маленький Рыболов не брал ее никуда. Иногда сквозь ткань она чувствовала его руки. Они стали сильнее, крепче, и как будто обещали, что еще не все потеряно, что еще будет впереди и Солнце и Ветер. Но проходили годы. Иногда вдруг становилось холодно, и странные маленькие серые существа пытались укусить ее маленькими острыми зубками, а откуда-то сверху капала вода. Холодная, неживая. Но бамбуковая удочка не боялась ни сырости, ни мышей. Она ждала. Она уже смирилась со своей участью и уже даже не мечтала о том, чтобы снова увидеть сияние Солнца и услышать Музыку Ветра. Все замерло в ее душе, но душа не умерла. Там, в своей глубине, в пустотах бамбуковых колен сохранила она воздух своей далекой родной рощи, пронесла его через десятки лет и тысячи километров.

А однажды руки Рыболова снова коснулись ее. И даже сквозь ткань брезентового чехла, сквозь толстый слой старой зеленой краски почувствовала она, что эти руки стали другими. Они снова держали ее, но держали нежно, как бы лаская. Слой за слоем уходила старая краска и снова заблестел бамбук своей желтизной, и снова коснулся его острый металл, но это было уже не расчленение. Это было новое рождение. Ведь всегда, когда рождается что-то новое, бывает больно. Но это была радостная боль. Душа Старой удочки стала пробуждаться, она вспомнила свет Солнца и тот чудесный звон, который был слышен каждый раз, когда молодые стебли касались друг друга. Воздух далекой рощи вырвался из открытых пустот бамбука, и запел…